Дороги надежд - Страница 5

Нет, пожалуй, еще не все потеряно. Поражение может стать победой.

Горинг повернулся к Кларку. Тот следил за ним добро и серьезно.

— Можете не говорить, Горинг. Я знаю, что вы скажете: маньяк. Ну, даже если не скажете, то подумаете. Нет, дорогой, с этим у меня все в порядке, будь проклята эта земля. Я пошутил. Конечно, хронофон — игрушка, не более, хотя ничего принципиально невозможного в ней нет. Но ради хронофона не стоило ломать столько дров, если он кому и понадобится, то, видимо, только авторам научно-фантастических романов.

Кларк сунул авторучку в карман, пригладил бороду.

— Петля Времени — пока лишь проблеск, первый шаг к приручению бога Сатурна. Возникает столько вопросов, столько проблем, столько невероятных выводов… Словом, темный лес без конца и без края. Все это надо пощупать, проверить, попробовать на зуб… Терра инкогнита — земля неизведанная… Даже мне иногда страшновато становится, честное слово. Но игра стоит свеч, Горинг. Ради этого стоит сломать себе шею.

Дэвид совсем не собирался ломать себе шею, но последние слова Кларка несколько успокоили его. «Погромщик», оказывается, не так уж прост. Кажется, он все-таки крепко стоит на ногах. Надо основательно во всем разобраться. В конце концов, запасной выход — разоблачение Кларка — всегда к его, Дэвида, услугам. Но если Кларк прав хотя бы наполовину, Дэвид сумеет сделать на нем свою Большую Игру.

Да, игра стоит свеч. «Пострелятивистская теория Кларка-Горинга…» Нет, не так — «Горинга-Кларка». Так звучит значительно лучше. А какой будет великолепный всемирный скандал! Какой щенячий вой поднимут убеленные сединой академики всего мира! И он, Горинг, будет поучать их с трибун симпозиумов и конгрессов…

Голос Кларка вернул его к действительности.

— Словом, располагайтесь. Но учтите — штатных экспериментаторов у нас нет. Ребята выкручиваются сами. Вы работали в электронных лабораториях это очень хорошо. Значит, опыт у вас есть. Вам придется, кроме всего прочего, самому монтировать схемы, резать железо, варить, строгать, паять и так далее. Понимаю, что каменный век, но — увы…

Напряжение прошло. И как часто бывает, Дэвиду стало вдруг беспричинно весело.

— O'кей, шеф! Игра продолжается!

— Какая игра? — не понял Кларк.

— Большая, шеф. Большая!

И через десять минут, когда видавший виды красный горинговский «Хэппи», лихо накренясь, вылетел на поворот, Кларк сказал дочери:

— Странный парень, этот Горинг.

— Красивый, — сказала Мэгги.

Дог зевнул.

* * *

Дэвид работал исступленно. Тот ценный реактив, которым наделила его природа и который он привык расходовать по каплям, теперь пошел в дело полной мерой.

Это было почище гонок в Бирмингеме. Кларк, жизнерадостный и добродушный на отдыхе, буквально свирепел, когда дело не клеилось. Он носился по отделам, как раненый бык, и горе было тому, кто попадался ему на глаза. Трубным голосом он требовал «идей», обзывал сотрудников бездарями и цифроедами, расшвыривал папки с расчетами и, перевернув все вверх дном, уезжал на сутки, а то и больше, в Нью-Йорк, в музей Гугенхейма. Живопись его успокаивала, и он возвращался, тихий и виноватый, снова обходил отделы и извинялся, жалуясь на «старческий маразм». А на следующий день счетные машины снова выли от напряжения, и срочные задания от шефа сыпались, как из рога изобилия.

Такие дни в институте назывались «циклонами» и случались не так уж редко. При первых признаках «циклона» срабатывала «служба оповещения», проще говоря, первые жертвы спешили предупредить своих коллег, и сотрудники разбегались кто куда. Пустые кабинеты приводили Кларка в еще большую ярость, и он вымещал ее на папках с расчетами.

«Циклоны» были на руку Дэвиду. Как тень, шел он по следам бушующего шефа и собирал бумаги. Дома он сортировал их: нужные аккуратными стопками ставил на полки, ненужные — выбрасывал. Вскоре дома у него образовалась целая библиотека, о существовании которой не знал никто. Во время отъездов Кларка Горинг подолгу копался в ней, изучал, сравнивал с общими набросками, которые Кларк записал в его блокноте в день их первой встречи.

Еще с детства у него была страсть к жизнеописаниям великих полководцев древности, к их стратегическим замыслам. Он отдал ей дань и сейчас, в его домашнем сейфе появился внушительный журнал с загадочной надписью: «План «Электор». Журнал развития». На первой странице красовалась сложная схема геометрическая модель кларковской теории, где пустые кружочки означали пока еще неизвестные элементы конструкции, кружочки, наполовину заштрихованные красным — доказанные, но не проверенные экспериментально, красные доказанные и проверенные. Здесь же в журнале были схемы попроще, они напоминали графики шахматных партий — это были еженедельные анализы жизни самого Горинга, его достижений, промахов и действий, ликвидирующих промахи.

Словом, Горинг всегда был начеку. Кларк разбрасывался, метался, отступал и снова бросался в бой, как одержимый, а Горинг цепко «сидел на колесе», следил, считал, собирал обломки и ночами, запершись, заштриховывал красным очередной кружок.

Горингу надо было стать «незаменимым» для Кларка, и он настойчиво мозолил ему глаза даже во время «циклонов», стоически перенося взрывы кларковского темперамента. Кларк «приручался» с трудом, но дело шло на лад. Ведь никто лучше Горинга не знал всех извилин проделанной работы, а к прошлому приходилось возвращаться много раз.

Однажды Горинг проделал эксперимент. Он целую неделю не показывался в лаборатории, сказавшись больным. По институту пронесся «циклон», потом другой, но Кларку чего-то не хватало. Наконец он понял и явился к Дэвиду собственной персоной. Дэвид, внутренне торжествуя, ненатурально чихал и кашлял, а Кларк страдальчески скрипел стулом.